В лагере заключённых беженцев короля Джорджа 6-го на Кипре.
Мы плыли на кораблях в сопровождении Британских военных кораблей, пока нам
не сообщили, что удалось переубедить британцев. Это говорило о том, что мы
сойдём с кораблей на Кипре, и у нас отберут багаж. Мы сошли на берег в районе
Пагоста после того, как прошли дезинфекцию Д.Д.Т.. У меня не было, и нет
претензий по этому поводу. В моих глазах это было элементарной заботой о
нашей гигиене, тем более что нам сказали, что этот чудесный порошок уничтожает
вшей и клопов.
Мы получили армейскую посуду для еды, кровать, одеяло и матрац. Нас поместили
в лагерь, огороженный колючей проволокой и охраняемый Британскими властями.
Я думал, что теперь мои обязанности командира группы закончились. Мой командир
на корабле приказал мне немедленно выйти из лагеря и заняться работой грузчика,
т.е. помочь старикам и детям. Я должен был входить в лагерь, записываясь,
каждый раз под другим именем. Так я и сделал несколько раз, пока не провёл
всех в лагерь. Я оказался старшим в фиктивной группе, имена членов которой
я придумывал по приказу моего командира. По бумагам, которые я получал каждый
раз, когда входил в лагерь, я получил палатку на шесть человек. Я пригласил
туда и вдову с ребёнком, но через два дня их приютила одна семья.
Один в палатке.
Я оказался в палатке совершенно один, ужасно усталый и без каких либо планов.
Я и не предполагал, что снова окажусь за забором, охраняемым солдатами. Я
не видел никакой разницы в том, что это были не румынские солдаты, а британские,
поскольку и в том и в другом случае я был лишён свободы передвижения, а самое
главное осуществления своей мечты уехать в Израиль. Несмотря на то, что мне
не угрожала опасность, я чувствовал себя опустошённым и подавленным: снова
за колючей проволокой. Как у старшего по фиктивной группе, у меня был "склад"
продуктов, которых мне уже давно не приходилось есть: мешок апельсинов и
целый ящик сгущённого молока австралийского производства. Было ещё кое-что,
однако я этим не воспользовался. Несколько дней я пролежал в палатке, выходя
только по нужде. Я не брился и почти не мылся, отдыхая от страшного напряжения
и ответственности, которые свалились на меня, как на старшего по группе.
Я чувствовал себя освобождённым от обязанностей, но заключённым, а также
меня одолели грусть и разочарование: быть так близко от Родины, совершенно
не зная, доберусь ли я до неё когда либо. Снова быть в гетто, это совершенно
не то, о чём я мечтал. Даже в гетто в Транснистрии я не чувствовал себя как
заключённый за колючей проволокой. Там были стены, которые мы сами построили.
Там мы знали, что находимся под гнётом страшного захватчика, здесь же мы
были заключёнными британцев, демократической нации, сражавшейся против нацизма.
Грустно, непонятно и подавляюще. Тогда я ещё не понимал интересов британской
политики и силы нефти в развитом капиталистическом мире, не знал о силе рынка
и совсем ничего не знал о мощи еврейского лобби, которая была так важна для
борьбы с британцами. Я немного знал о действиях Хагана и других подпольных
организаций против британцев. Информация, которую я получил на курсе Хагана
в Румынии, была чисто технической и функциональной, а не идеологической.
Моих родителей, которые плыли на корабле Пан Крисчент, послали в зимний лагерь.
Я же находился в 62-ом, одном из четырёх летних лагерей в районе Памгуста
в Краулусе, на расстоянии десятков километров от зимних лагерей. Нам не удалось
встретиться и в порту, из которого отплывали, и я чётко знал, что моя мама
всё время втихомолку плачет. Я не поддерживал связи ни с тётей Батьей и ни
с родственниками семьи Гамерман. Однажды меня пришёл навестить Элиэзер Гамерман,
очевидно по поручению его жены, которая была родственницей моего отца. Он
нашёл меня больным с высокой температурой. Мне было так холодно, что я укрылся
всеми одеялами, которые были в палатке. До сегодняшнего дня я так и не знаю,
чем я болел.
Меня приютила семья Гамерман.
Когда Элиэзер увидел меня в таком состоянии, он убедил меня перебраться к
ним, по крайней мере, пока я не поправлюсь. Мне было так плохо, что у меня
не было сил отказаться, и очень обрадовался предложению о помощи в такой
критический момент.
Элишева ухаживала за мной с преданностью любящей матери. Она отдала мне всю
свою любовь, скопившуюся у неё за семь лет разлуки с детьми. Она рассказала
мне, что от очень высокой температуры, я часами был без сознания. Элиэзер
и Элишева спасли мне жизнь, и потому я согласился перейти в их палатку, когда
выздоровел. Они жили в 63-м лагере в палатке меньшей, чем была у меня в 62-ом.
В этой же палатке жила ещё одна семья, муж и жена, которым было лет по 30.
У меня была индийская палатка, с высоким потолком и по ней можно было пройтись
во всю длину, не сгибаясь, у них же можно было выпрямиться только в центре.
Пищу, они готовили на плите, которая была вкопана в землю. Огонь в ней поддерживался
смесью солярки с водой, которая давала высокую температуру без копоти. Меня
присоединили к жильцам с согласия молодой пары и всё же я чувствовал, что
моё пребывание там осложняет обстановку и препятствует их интимным отношениям,
которые и так в этих условиях было трудно осуществить. Как только я поправился
и пришёл в себя, я стал заниматься хозяйством. Для начала я приподнял потолок
палатки на пол метра и расширил её, пришив ещё кусок ткани, построил нормальную
печку, чтобы не ломать спину для приготовления пищи, к удовольствию моих
близких, а так же молодой супруги, которая очевидно была не очень довольна
своим мужем. Она также баловала меня, и вскоре я почувствовал себя полноправным
членом семьи. Элишева, или как её называли свои, Элькалэ, окружила меня безграничной
любовью. У нас в доме не было принято выражать любовь ни словами, ни поцелуями.
Я уверен, что моя сестра любила Давида, и он тоже её очень любил, и рассказывают,
как они заботились друг о друге при каждой возможности. Безусловно, и мои
родители любили меня, но они не выражали этого ни поцелуями, ни лаской и
ни такими нежными словами, как: "Я тебя люблю, ты мне дорог, моё сердце полно
тобой" и т.д. Элькале же просто засыпала меня всем этим всегда и при любой
возможности. Сначала мне это показалось странным и приводило меня в смущение,
однако потом я к этому привык и даже наслаждался, так как это не было наигранным,
а шло от всего сердца.
В летнем лагере было намного легче, чем в зимнем. Сам лагерь располагался
на берегу моря, и можно было купаться с апреля-мая. Почти каждый день проводился
футбольный матч. В каждом лагере была волейбольная площадка, но в нашем 63-м
лагере были самые лучшие команды. Парни, которые были на палубе (их называли
болгарами) были высокими, здоровыми и хорошими игроками. Вообще они были
для меня евреями другого типа, с которыми мне никогда не приходилось встречаться.
Они очень красиво пели, играли на аккордеоне, бренчали на гитаре. Они были
гордыми евреями, и мне очень нравилось их общество.
Партии на Кипре.
В летних и зимних лагерях мы были организованы по партиям. Тот, кто не относился
к какой либо партии, не имел права на существование, так как еду и палатки
выдавали согласно партийной принадлежности, и если ты не знал к какой партии
примкнуть из идеологических соображений, то при входе в лагерь, активисты
каждой из них, пытались перетащить тебя на свою сторону. В 62-ом лагере я
был членом общесионистской партии, поскольку я прибыл с группой, принадлежавшей
ей. После того, как я перешёл в 63-й лагерь, я присоединился к объединённой
рабочей партии, поскольку Элиэзер был её секретарём. Политические разногласия
витали надо всем происходящим, а иногда доходили и до физических столкновений
между сторонниками партий. Из-за хулиганского поведения бывшего чемпиона
Румынии по боксу Моти Сапкова, который принадлежал к Ревизионистскому движению
Хагана, организовала ответную хулиганскую акцию, которая была продумана до
мельчайших деталей. Ночью расположение ревизионистов было тихо окружено,
были развязаны все верёвки, державшие палатки и по сигналу, свалив палатки
на их обитателей, вооружённые палками, завершили эту операцию. После происшедшей,
таким образом, еврейской войны, в лагере воцарилась тишина. Мне были не по
душе все эти партии и еврейские войны. Я смутно помнил споры в Могилёвском
гетто между сестрой и тётей по поводу прочитанного им романа Фейхтвангера
"Война иудеев".
Ряды защитников. Присяга.
Я встретил друзей, с которыми учился на курсе Хагана, в Румынии и они предложили
мне присоединиться к курсу инструкторов, который должен был начаться. Моим
приёмным родителям это очень не понравилось, и они пытались меня переубедить,
так как для них это было равносильно потере сына. Одним из условий курса
было проживание на месте его проведения. Невозможно было лишить меня возможности
Национальной службы, которую я поклялся осуществить ещё по дороге в Транснистрию.
Я прошёл курс, который был гораздо сложнее того в Румынии, однако он был
намного более волнующим, так как я впервые задействовал настоящее оружие,
а не только палку ближнего боя. На прогрессивном этапе курса нас пригласили
по одиночке в дом, располагавшийся в центре тренировочного лагеря. В первой
комнате отодвинули шкаф, и через потайную дверь я прополз внутрь. На дворе
стояла ночь и в маленькой комнатке была абсолютная темнота. Меня с двумя
старшими товарищами подвели к столу, которого я не видел, а только ощущал,
и тогда зажгли свечу. На столе лежал пистолет и книга Торы. Командир Хагана
объяснил, что меня выбрали кандидатом в члены организации и что я должен
принять присягу и дать клятву выполнять все приказы, даже если понадобиться
пожертвовать жизнью за Израиль. Это был один из волнующих моментов в моей
жизни, я чувствовал, что наконец-то осуществил своё самое заветное желание
быть Израильским солдатом, чтобы как в прошлом не повели румынские солдаты
колонны беспомощных евреев в неизвестное, а может и на верную смерть. Из-за
волнения я с трудом смог повторить слова присяги. Одну руку я положил на
пистолет, а вторую на книгу Торы. Это была моя первая клятва будущей Родине,
и я никогда её не нарушил, и буду вечно хранить её.
Связь с остальными членами семьи.
С родителями, находившимися в зимнем лагере, я переписывался. Я не пытался
присоединиться к ним, а им, несмотря на все старания, не удалось добиться
перевода ко мне. Мой брат Давид переслал мне несколько писем и несколько
фунтов стерлингов. В единственном магазине, который был на территории лагеря,
невозможно было купить ничего, кроме шоколада, так как все продукты мы получали
от британцев. Одежду мы получили один раз, и новую приходилось шить из палаточной
ткани. Внешняя сторона служила для брюк, а внутренняя цвета индиго для рубашек.
Погода была очень хорошая, и поэтому вопрос одежды никого не беспокоил. Зато
с обувью у меня были проблемы, так как я продолжал расти, и старая обувь
мне уже не подходила, а купить новую было негде. Я соорудил себе пару деревянных
шлёпанцев, которые временно решили эту проблему.
В канцелярии лагеря.
Элиэзер работал в канцелярии, в 63-ем лагере, секретарём рабочей партии.
Там были представители всех партий, и каждый из них выполнял работу в канцелярии
или для неё получал за это пять шиллингов в неделю. По рекомендации Хагана
и благодаря связям Элиэзера, я впервые получил оплачиваемую должность. Я
стал телохранителем британского командира лагеря. До этого я зарабатывал
торговлей, производством мыла и даже продажей воды на рынке в Могилёве вместе
с двоюродным братом Цви и вот теперь я государственный служащий. Сущность
моей должности состояла не в охране британского офицера, а в том, чтобы не
давать ему видеть то, что мы не хотели, чтобы он видел. Поводом назначения
этой должности было решение охранять его от вспыльчивых обитателей лагеря.
Командиром был офицер в звании капитана, очень приятный и вежливый, совершенно
не похожий на персонажей из фильмов о жизни тюрем и лагерей. Я не очень хорошо
владел английским, однако выбрали меня не из-за знания языка, а из-за силы
и владения Джиу-Джитсу, который я изучил в Румынии и на Кипре, но конечно
же, и рекомендация Элиэзера Гамермана сыграла большую роль. Был у нас и переводчик,
который хорошо знал английский и он был его связным, сопровождая его за пределами
лагеря. Я же сопровождал его только на территории лагеря с момента его входа
и до выхода. Тот английский, что я знал, был приобретён мною из фильмов,
которые я смотрел, но в основном на вечернем курсе, который я прошёл
в обществе Американо–Румынской дружбы в Бухаресте. Эти источники, а также
и переводчик помогли мне справиться со своими обязанностями.
This material is made available by JewishGen, Inc.
and the Yizkor Book Project for the purpose of
fulfilling our
mission of disseminating information about the Holocaust and
destroyed Jewish communities.
This material may not be copied,
sold or bartered without JewishGen, Inc.'s permission. Rights may be
reserved by the copyright holder.
JewishGen, Inc. makes no representations regarding the accuracy of
the translation. The reader may wish to refer to the original material
for verification.
JewishGen is not responsible for inaccuracies or omissions in the original work and cannot rewrite or edit the text to correct inaccuracies and/or omissions.
Our mission is to produce a translation of the original work and we cannot verify the accuracy of statements or alter facts cited.
"Survive and Tell"
Yizkor Book Project
JewishGen Home Page
Yizkor Book Director, Lance Ackerfeld
This web page created by Lance Ackerfeld
Copyright © 1999-2024 by JewishGen, Inc.
Updated 8 Jan 2005 by LA