Мой брат дезертирует и уезжает в Израиль.

В армии мой брат стал чувствовать себя "неуютно" и кроме того существовала опасность, что ему прийдётся переехать в другое место, а может и вернуться в Советский Союз. Иного выхода, кроме дезертирства не было. Он перестал носить форму, отрастил усы, поменял документы и стал ждать удобного момента уехать в Израиль.

Шайке (Трахтенберг) Дан, израильский парашютист, один из посланцев Мосада, занимавшихся репатриацией евреев Румынии и Балканских стран, заброшенный в Румынию к концу войны, нашёл способ вывезти моего брата в Югославию, а оттуда на корабле Хагана в Израиль. После долгого и изматывающего плавания вместе с другими нелегальными репатриантами, он был арестован Британской армией и был сослан в лагерь в Атлите.

Во время службы в Бухаресте он встречался с друзьями, бывшими в своё время окружением моей сестры. Среди них были Мендель Каноль и его подруга Чичи Левинталь и бывший офицер, дезертир из Красной армии, Дов Кафри. Они занимались контрабандой сигарет в Австрию за твёрдую валюту, которую ввозили в румынию. Для этих целей они использовали  военный транспорт и Советских солдат. Это было занятие опасное для жизни, однако деньги, которые они зарабатывали таким путём, были настолько крупными, что они продолжали это предприятие ещё некоторое время, пока не поняли, что всему хорошему тоже есть предел, а когда поняли, уехали из Румынии в Южную Америку. Только мой брат, который этим не занимался, уехал в Израиль.

Ещё в Бухаресте он познакомился с девушкой из хорошей семьи по имени Кока. Давид её очень любил, и мы разделяли его чувства. Она родилась и воспитывалась в большом городе и потому была немного снобкой, но к нам она относилась как с равными, а Давида она просто боготворила. Мои родители относились к ней с большим уважением и огромной любовью. Что же касается меня, то я чувствовал трепет только от одного взгляда на неё. Она была такой красивой, как киноактриса.

Давид знал, что времени осталось мало, так как слышал о намерении передислоцировать его воинскую часть обратно в Советский Союз. В то же время надо было присоединиться к группе, которая собиралась нелегально перебежать в Югославию, а оттуда в Израиль.

Дядя Зуня присоединяется.

В результате переворота в Румынии произошёл разрыв связи с Германией и был заключён союз с Советами. Оба правительства подписали соглашение о возврате военнопленных, которые остались в Советском Союзе. Часть из них вернулась ещё до договора в составе двух боевых дивизий, которые были сформированы на территории Союза, они были названы в честь исторически известных румынских революционеров: Тудора Владимиреску, Хорайя Клушка и Кришана.

Зуня записался как военнопленный и вместе с ними прибыл на железнодорожную станцию в Бухаресте. Я ждал его там и был очень рад его увидеть. Выглядел он ужасно. Маленький и тощий, одетый в фуфайку, он напоминал тех узников из Аушвица, которых мне довелось увидеть в Черновицах. Естественно он поселился с нами. Теперь, кроме мамы с папой, меня и Матильды прибавился ещё и Зуня. Матильда, несмотря на своё сомнительное занятие, была замечательным человеком и совершенно не делала проблем из-за дополнительного квартиранта на той же площади, которая и без того была тесной. Зуня прибыл в ужасном состоянии, гораздо худшем, чем он мог описать в письме, в котором он завидовал собаке. Он всегда был тощим, но сейчас от него остались только "кожа да кости" и кроме того, у него было полно вшей. Мы сожгли его одежду, отскребли и отмыли его от грязи и всё это в маленьком закутке за шкафом, отделявшим от него салон и кухню. Зуня был холостяком и человеком принципиальным. Он постоянно был удручён. Самым близким ему по характеру был персонаж из еврейской литературы Бунге Швайг. Будучи молодым, он очень тяжело работал на мельнице у моего деда. Его никто не баловал, так как в семье был ещё младший брат Шимон и сестра, которые получали всё внимание. Их послали на учёбу: Шимона в Париж, а сестру в Бухарест, Он же работал, чтобы оплачивать их учёбу. Зуня не искал работу, а когда оправился от страданий в рабочей армии, он, как и мой брат уехал за границу. Сначала он остановился в Италии в лагере Сохнута, где ожидали отправки в Израиль, но там ему не понравилось поведение одного из чиновников Сохнута, поэтому он решил не ехать в Израиль. Он нелегально пересёк границу Франции и прожил в Париже с 1946 до 1985 года в полном одиночестве. Он не просил французского гражданства. Так он жил как гражданин без подданства (Citoyen sans patrie). У него конечно же не было паспорта, а только проездное удостоверение. Зуня пережил своего брата близнеца, однако жизнь его была жалкой и жалкой была также и его смерть. Надсмешкой судьбы являлось то, что во Франции он присоединился к коммунистическому движению, которое уничтожило его родителей и от которого пострадал он сам, и в конце концов умер он на парижской станции метро "Сталинград".

Другие члены семьи.

Тётя Дина прибыла позднее с человеком по имени Клигман, с которым они очевидно познакомились в Могилёве. Они поженились, и у них родился сын Ави.

Тётя Оля, жена покойного дяди Моше, ещё оставалась с детьми в Советском Союзе. Абрам, бывший моим одногодкой, начал изучать токарное дело по рекомендации моего отца у Гласберга, который в своё время производил и ремонтировал детали для нашей мельницы.

Наша семья, которая в Могилёве жила в одной комнате, разделилась надвое: одна была в Черновицах, а вторая в Могилёве. Те, которые жили в Бухаресте включая меня, понимали, что это этап по дороге в Израиль.

Группа "Стремление" в Брашове.

Вернувшись домой, я сообщил родителям о своём решении. Это было для них как гром с ясного неба. Он не хотели, чтобы и третий их ребёнок так рано оставил родной дом, прекратит учёбу, и будет воевать за жизнь и право репатриации. Эта идея им не понравилась, и они пытались сделать всё возможное, чтобы убедить меня отказаться от этой идеи, однако они знали меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я, если я уже принял решение по важным для меня вопросам, переубедить меня невозможно. Я утвердился в своём решении присоединиться к группе подготовки, так как я хотел, как можно быстрее приехать в Израиль и начать воевать за его независимость. Я ещё помнил про десяток несчастных солдат, которые конвоировали десятитысячную колонну, и никто даже не пытался сделать что-либо, чтобы убежать или убить их. Я чувствовал, что настала моя очередь внести свою лепту в общую борьбу, и я не мог упустить такой возможности. Когда мои родители поняли, что их усилия напрасны, они решили помочь мне подготовиться. Они собрали мне одежду, сшили специальный ранец (он и сегодня находится у меня и очень мне дорог) и дали мне денег на проезл в автобусе с рассчётом, чтобы хватило на обратную дорогу, если я передумаю. Расставание было тяжёлым и болезненным, поскольку я был очень привязан к своим родителям, да и последние, тяжёлые годы ещё больше сблизили нас. Однако если в годы войны каждая разлука грозила верной смертью, эта разлука была началом новой жизни. Мама очень переживала и я, несмотря на то, что хотел показать окружающим полную уверенность в своих поступках, горько плакал. И это несмотря на то, что в годы пребывания в гетто я привык сдерживать слёзы, и казалось, уже забыл, как по настоящему плачут. Образ мамы, машущей мокрым от слёз платочком навсегда остался в моей памяти. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я струдом сдерживаю слёзы.

Вместе с группой подготовки я ехал в автобусе, который проезжал по красивейшим местам Румынии, которые сегодня известны как популярные центры туризма. Наконец я прибыл в город назначени Брашов, или как его называли в Австро-Венгерской империи Кронштадт, то есть корона империи. Сам город был расположен между двумя горами с маленькими белоснежными домиками с красными черепичными крышами. Всё вокруг блестело и сверкало чистотой.

Группа "Стремление" располагалась в центре города. Её члены занимались так называемой "чёрной" работой. Я полагал, что мы будем заниматься сельским хозяйством и очень разочаровался, когда оказалось, что работа в основном в области коммерции и промышленности.

Группа насчитывала около 30 юношей и девушек, часть которых были парами, хоть они и не были помолвлены или женаты, остальные были одиночками.

Девушки занимались сельским хозяйством: стиркой, приготовлением пищи и.т.д. Юноши работали в городе на различных работах. Я работал на стройке. Моей обязанностью было выдёргивать гвозди из досок для повторного пользования. Так я отработал целую неделю. Потом я работал грузчиком на складе в магазине. Я грузил на машины муку, пшеницу и другие товары. Хозяин магазина обратил внимание на мою торговую хватку и доверил мне заниматься продажей, хотя местным языком был венгерский. Я быстро выучил названия товаров, научился считать, и этого было достаточно. Сама работа меня не интерисовала, но это было средством заработка, для того чтобы добраться в Израиль.

Жизнь в комунне мне не понравилась, так как её, как таковой и не было. Были группировки, были пары и были обделённые. Я был новеньким, остальные находились там по крайней мере полгода, а некоторые даже два года. Довольно быстро я нашёл свою компанию для времяпровождения. После какого то времени, что я уже не знал голода, я снова его почувствовал. Еда в комунне была скудной и невкусной. Склад был полон продуктов, которые получали от "Джоинта", поэтому "приближённые" от голода не страдали. Были приняты трапезы в разные часы. Один из членов группы по имени Букур, который, так же как и я не был согласен с методами управления, предложил отделиться от них. Мы стали питаться в городе на деньги, которые у нас были из дома, а когда они закончились, мы просто брали продукты со склада. Со временем я узнал, что так делали и другие, я же по наивности считал, что мы делаем, что-то из ряда вон выходящее. Когда я пребывал в гетто в Могилёве, моя совесть не беспокоила меня за такого рода поступки, а тут она не давала покоя и терзала меня постоянно.

  "Survive and Tell"     Yizkor Book Project     JewishGen Home Page

Copyright © 1999-2024 by JewishGen, Inc.
Updated 8 Jan 2005 by LA