Болезнь Дины.

Романтика в гетто.

Начало отступления.

Немецкая армия начала отступать и с каждым днём всё в быстром темпе. Это были уже не те гордые немецкие солдаты, которых мы впервые увидели в 1941 году. Они были грязными, опустившимися и голодными. Если бы мы не знали, что они причинили народам Европы, мы могли бы их даже пожалеть. Не знаю, каким образом, но мы чувствовали, что у фашистов остались считанные дни и недалёк тот день, когда вернётся Советская армия, которая во времена её прихода в Бессарабию считалась захватнической и которая сейчас в наших глазах была армией освобождения.

Папа очень боялся анархии, происходящей во время смены власти, и особая угроза была со стороны украинцев. На семейном совете было решено, как это ни парадоксально, пригласить на ночлег немецких солдат. Эти солдаты, знавшие о приближении конца, изнурённые интенсивным отступлением во враждебной обстановке и постоянно атакуемые из тыла партизанами, с радостью приняли наше приглашение. Они знали, что мы евреи, но им это не мешало, вопрос о нашем происхождении вообще не затрагивался. Мы кормили и поили их. Папа предложил играть с ними в карты, чтобы они были на страже. Эта оценка ситуации была правильной, и мы от этого только выиграли. Украинские солдаты, которые пытались нас ограбить, а может и убить, были остановлены нашими гостями. Какой странный и переменчивый мир. На рассвете, вежливо поблагодарив нас, немцы ушли, чтобы догнать отступающее подразделение. Я сомневаюсь, что им это удалось, так как через нескоько часов в город вступила Красная армия.

Приход освободителей.

Вокруг снова наступила тишина. Немцы и их союзники румыны и украинцы удрали или попрятались. Красная армия ещё не вошла. В такие моменты нужно ожидать из ряда вон выходящих поступков от толпы или даже простых обывателей, которые могут попытаться воспользоваться возможностью, которая никогда не повторится. Начался грабёж складов, оставленных немцами. Несмотря на запрет родителей, я принял в этом активное участие. Мне было четырнадцать с половиной лет, и у меня уже был трёхлетний опыт занятий коммерцией и контрабандой, а также доставкой продуктов и топлива для семьи и я считал себя достаточно взрослым, чтобы решить, как поступить. Несмотря на низкий рост и молодой возраст у меня уже был достаточный опыт в жизни, и я не мог пропустить такой возможности. Я проник в один из немецких складов за городом и, обнаружив бочку с нефтью, прикатил её к нам во двор. После этой операции я видел, что лица моих родителей выражали удовлетворение. Я быстро вернулся туда и на этот раз притащил канистру со спиртом. Я приволок также брошенный мотоцикл. Перед фасадом красного дома была огромная площадка, на которой росли деревья. Можно было побеситься и поиграть вволю. Совершенно без всякой цели я собрал во двор всё, что видели мои глаза. Кроме всего прочего там были и телефонные провода.

Через день или два в город вошли соединения Красной армии. Мы встретили их, как и подобает освободителям. Мы были бесконечно счастливы, что все мы: мама, папа, сестра, брат и я остались живы и здоровы, по крайней мере, физически.

Война ещё была в самом разгаре, и сотни тысяч ещё погибнут до наступления победы. Однако самый тяжёлый этап мы уже прошли. Давид, которому к тому времени исполнилось 20 лет, решил внести свою лепту в борьбу против немцев в рядах Красной армии. Он добровольно призвался в армию, и его приняли переводчиком в один из штабов украинского фронта под командованием маршала Толбухина.

Через некоторое время дядя Зуня тоже был мобилизован, но из-за того, что он был призван на территории, захваченной немцами, ему не доверяли воевать против фашистов. Его и ему подобных призвали в рабочий батальон в районе Москвы и приставили на работы, тяжёлые не только физически, но и морально, так как отношение к ним и условия были отвратительными. Вместо гетто, он попал в лагерь почти принудительных работ.

Во дворе нашего дома находился штаб танкового полка, командиром которого был капитан грузинского происхождения. Несмотря на то, что мне было всего 14 лет, я очень подружился с ним и с другими офицерами. Я пригласил его к нам домой, и он очень обрадовался. Это был прекрасный период. Каждый день у нас накрывали огромный стол, который ломился от всякой всячины, всё это было делом рук моей мамы вместе с солдатами. Большей частью там были мясные консервы, сардины, овощи и другие деликатесы. Конечно же, не обходилось и без крепких напитков, без которых они не могли обойтись. Наконец то я, такой разборчивый в пище, наелся вдоволь и даже получил удовольствие. Особенно мне понравились мясные консервы австралийского производства.

Командир полка, который меня почти усыновил, брал меня на экскурсии по окрестным сёлам. Очень быстро я понял, что освободительная армия иногда ведёт себя как захватническая. Этот деликатный и вежливый офицер вместе с водителем и младшими офицерами просто искали себе женщин в окрестностях Могилёва. Они пытались ухаживать за ними, но если наталкивались на отказ, просто брали их силой. Я был свидетелем всему этому и потому могу утверждать, что эти девушки не очень то сопротивлялись. В свое оправдание они утверждали, что украинки отдавались немцам и этим предавали Советскую родину и нечего им сейчас прикидываться святошами. Офицер-грузин, несмотря на то, что был одним из главных инициаторов похождений с украинскими женщинами, влюбился в тётю Батью, ухаживал за ней по всем правилам и почти предложил ей руку и сердце. Мой будущий шурин Юзио, который продолжал работать в литейке, сделал очень красивую зажигалку и подарил её этому офицеру в знак благодарности и дружбы, выражая этим тёплые чувства освободительной армии.

Тётя Батья, до войны работавшая бухгалтером на железнодорожной станции в Черновицах, начала работать в Могилёве на железнодорожной станции, которая возобновила свои действия в основном в военных целях.

Начало возвращения

Мой папа воспользовался моими связями с солдатами и попросил их подвезти его в Липканы, чтобы проверить возможности возвращения туда или в Бояны.

Я остался за старшего, и главным кормильцем в семье. Я уговорил офицера отвезти беженцев, которые хотели вернуться, конечно же, за определённую плату. Таким образом, я стал  "владельцем" транспортного бюро, которое решало проблемы транспорта и помогало возвращению многих домой, и я неплохо этим зарабатывал.

Наш дом превратился в гостинницу для родных, друзей и знакомых, возвращавшихся из глубины Украины в Бессарабию и на Буковину, которые, как я уже упоминал выше, освободились от фашистского ига. Часть из них останавливались у нас на несколько ночей, а другие и на более длительное время.

Семья Койфман, то есть дядя Яков и тётя Дина, которая была сестрой бабушки, пробыли у нас несколько недель или даже больше месяца. Тётя Дина научилась производить мыло и этим она занималась также у нас, строго храня секрет производства. Она не выдавала нам пропорции между жиром, водой и каустической содой, однако я следил за всеми её движениями, в особенности, когда она уединялась, чтобы приготовить раствор и через несколько дней овладел секретом производства. Когда они уехали, я сам стал заниматься производством мыла. Мне это удалось не сразу, так как по видимому, я не всё заметил, но со временем у меня стало получаться мыло, которое не только смывало грязь с тела и одежды, но и оставляло одежду в целости. Был огромный спрос на туалетное мыло, и мы хорошо на этом зарабатывали. Поэтому из этого мыла мы делали средство для стирки в особенной форме и для того, чтобы придать ему запах, подносили его к носу покупателя в пахучей перчатке.

В борьбе за существование применялись методы, которые иногда шли вразрез с совестью, уходившей на задний план из-за тяжёлой, полной страданий и голода действительности. В обычное время я бы строго осудил эти методы, но в тех условиях это было нормой и даже заслуживало уважения окружающих, если кому-то это удавалось.

В Транснистрии, в Могилёв-Подольске, мы пробыли с октября 1941 до июня 1944года, два с половиной года и если прибавить пребывание в Черновицах в общей сложности три года. Этот период казался мне намного длиннее хронологического. Ежечасно происходили какие нибудь события и над головой постоянно висела смертельная опасность. Для ребёнка, скитания которого начались в 10-летнем возрасте, эти три года имели огромное значение и, несомненно, оставили отпечаток на моей личности. Я точно не могу сказать, какие именно черты характера сформировались в этот травматический период изгнания из дома. Жизнь в деревне среди гоим, массовое уничтожение евреев в ночь погрома, длительные, полные опасности скитания, призывы отца к массовому самоубийству, гетто в Черновицах, изгнание в лагерь на Украине, болезни, постоянно преследующий голод и смертельная опасность в гетто, несомненно наложили отпечаток  и оставили глубокие раны в душе и повлияли на личность, способы мышления и социальное поведение.

Несмотря на год жизни под властью Советов и два с половиной года под фашистским режимом, наша семья не развалилась. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что мы выжили благодаря сплочённости и дисциплине и в основном моей маме, которая  умела в любой ситуации придать нам душевные силы, чтобы превозмочь трудности. Кроме всего прочего нам всё время улыбалась удача.

Кто знает, может, в этом была и моя заслуга, несомненно, я являлся одним из факторов стремления выжить. Именно я подал папе идею вернуться к коммерции, и именно я, даже в самые трудные моменты, ни на минуту не потерял готовности искать и приводить в жизнь методы для выживания. В таких условиях от меня требовалось повзрослеть, и я действительно стал вести себя как взрослый, полностью погрузившись в борьбу за существование, но внутри меня осталась душа ребёнка.

  "Survive and Tell"     Yizkor Book Project     JewishGen Home Page

Copyright © 1999-2024 by JewishGen, Inc.
Updated 21 Jan 2005 by LA