Курс артиллерийских слесарей.
В Серфенде мне объявили, что я уезжаю на курс артиллерийских слесарей в артиллерийской
учёбке. Я очень обрадовался, так как хотел понять, как работает эта система.
Я знал, что слесарем я не буду и всё, чему я научусь, я смогу использовать
для лучшей эксплуатации пушки и это в свою очередь поможет мне проводить
более углублённый инструктаж своих солдат. Курс проходил в Шейх Мунис (на
этом месте расположен сегодня Тель-Авивский университет) с вылазками в Кирьят
Маталон и в Кирьят Шауль. От курса я получил огромное удовольствие, в особенности
от факта, что я снова, даже если это на короткий период во время войны, сижу
на школьной скамье.
Операция "Хорев".
Я вернулся в полк и, как и ожидал, был назначен командиром расчета 20-ти
мм пушки "Скотти Изотта Фрискини", установленной на броневике, только на
этот раз в отличие от броневика, импровизированного для боёв в горной местности,
он был оборудован и снабжён как полагается, включая, передатчик, м.к. 19.
В моём расчете были сейчас более взрослые люди, которых я обучал в течение
нескольких дней. Благодаря курсу слесарей-артиллеристов, вернее артиллеристов-слесарей
я научился обслуживать и другие пушки. К расчету добавили связиста (со временем
ставшего журналистом и Советологом в газете "Хаарец", доктора Зээва Каца)
и водителя Ёське Полак (со временем ставшего хозяином "Рококо", конторы по
продаже билетов на площади Дизенгофф, после того как ему надоело ходить в
плавание). Кроме них присоединили также и аспиранта, (через многие годы эта
должность стала называться исполняющий обязанности офицера) который утверждал,
что был офицером в Советском Союзе, и звали его Борис Дъямант. Он должен
был быть со мной, когда я должен был принимать более серьёзные решения. Нас
послали на юг, район который я хорошо знал и чувствовал себя увереннее, чем
в Галлилее, где всё казалось непредсказуемым. В горном районе тебя могут
застать врасплох, без того, что ты сможешь вовремя среагировать. Знание местности
и открытых пространств, вселяет в тебя чувство уверенности, которое необходимо
для нормального функционирования.
Меня присоединили к 9-ому полку бригады Негев под командованием Хаима Бар
Лева. Там меня приставили к роте броневиков. После однодневного пребывания
в поселении Бэйт Эшель возле Беэр Шевы, которое длительное время было в осаде,
мы прибыли на место соединения в Халуце. Там я впервые попал на выступление
"Чисбатрона". Я лично увидел Игаля Алона, командира Пальмаха и командующего
южным фронтом. Мы завершили окончательную подготовку к операции "Хорев",
которая началась спустя несколько часов. Мой первый бой был на командной
высоте Атмила. На этой высоте понесла большие потери так называемая "Французская
рота", большую часть которой составляли новые репатрианты из Франции. Мой
расчет, вместе с ещё несколькими броневиками роты, подготовился к атаке.
Сначала с полуподвижных позиций, а потом наступлением на командную высоту,
она была нами взята. Через некоторое время мы увидели колонну броневиков,
приближающихся к нам. Мы открыли по ней неэффективный огонь, позволив броневикам
приблизиться и тогда огонь, в особенности моей пушки стал эффективным, египетские
солдаты бросили броневики, которые тут же были присоединены к полковому инвентарю.
После того, как мы пометили их символ южного фронта, мы продолжили продвижение
на юг и обосновались недалеко от въезда в деревню Хирбет Сабита. На повороте
шоссе, расположенном на холме Мисрафа, были солдаты, очевидно из другой бригады
и у них была противотанковая 20-ти мм пушка.
Столкновение возле Мисрафа.
Возле Мисрафа было несколько подразделений и среди них грузовик "Чисбатрона".
Полдня мы отдыхали, а потом получили приказ продвинуться по направлению к
Уджа эль Хафир (сегодняшняя Ницана), Мой водитель сообщил мне, что машина
неисправна. Консилиум механиков в округе установил диагноз: вышел из строя
карбюратор. Рота броневиков отправилась дальше, а я со своим расчетом остался
выполнять задание: охрана шоссе. У меня создалось впечатление, что я разочаровал
командира роты, имя которого я даже не знал. Я отнёсся серьёзно к охране
шоссе. Я дал каждому солдату определённое задание и разделил сектора обзора.
В нашей машине был также армейский фотограф, который действовал наравне со
всеми. У него, очевидно, было соколиное зрение, и он предупредил о приближении
транспорта со стороны Бир Аслуджа, по его описанию это был джип. Я немедленно
дал приказ не открывать огонь, так как был заинтересован захватить его в
целости, чтобы обеспечить средство передвижения. Я навёл пушку на точку,
где я хотел остановить джип. Прицел был не на сам джип, а перед ним. И на
самом деле джип остановился со скрежетом тормозов и из него вышел никто иной,
как Хаим Бар Лев, командир полка, к которому я был присоединён. Он отчитал
меня за обстрел шоссе, которое было полностью нами захвачено. Я в свою очередь
пожалел, что это был не египетский джип, который мог бы помочь мне в обжитии
позиций. Он спросил меня, почему я не вместе с ротой и, получив объяснение,
обещал прислать карбюратор, если таковой найдётся. Попытка
захвата джипа завершилась, и я стал разбирать пушку для чистки. Бар Лев нас
успокоил и рассеял напряжение, в котором мы находились во время охраны шоссе
до этого. Солдаты, которые уже было, заняли посты, вернулись в броневик и
занялись личными проблемами. Некоторые даже отправились навестить членов
"Чисбатрона", которые находились неподалёку от нас и ожидали приказа из батальона.
Пока я чистил разобранную пушку, русский " аспирант" указал мне на колонну,
быстро приближающуюся к нам. Мои солдаты уже приготовились бежать навстречу
колонне, чтобы услышать тыловые новости, так как она выглядела как обыкновенная
транспортная. Я почувствовал что-то неладное, потому, что все машины были
одинакового цвета и двигались они чересчур правильным строем, не так, как
принято в нашей армии. Я вызвал членов расчета и приказал занять боевые позиции.
Я же попытался собрать пушку, однако из-за волнения у меня ничего не получилось.
Я оставил пушку в разобранном виде, взял трофейный автомат и начал стрелять
по колонне. Первой машине удалось сманеврировать, это был командный грузовик,
зато остальные остановились, солдаты попрыгали с них и начали удирать во
всех направлениях. Мы стреляли по отступающим, но те, кому удалось спастись,
конечно же, нашли дорогу в Иорданию или примкнули к племенам бедуинов Негева.
Колонна осталась на шоссе. Это была последняя колонна врага, которая не попав
в плен, отступила с базы снабжения, которая находилась в Бир Аслудж.. Машины,
которые проехали немного позднее были действительно наши. Кстати египетские
солдаты из колонны не успели нас обстрелять, но мы всё-таки чувствовали себя
под обстрелом. Позднее, когда этот короткий бой закончился, я понял, что
наши сослуживцы хотели нам помочь, однако из-за угла прицела их пули прошли
над нами и возле нас, а шоссе вообще не было в их поле зрения.
Одна из машин нашего батальона прибыла, чтобы подбросить "Чисбатрон" в бригаду.
Водитель рассказал нам, что в Уджа Эль Хафир находится наш броневик, пробитый
фиатовским снарядом, мотор которого был повреждён. Мы решили разобрать наш
карбюратор и залили горючее напрямую из канистры через резиновый шланг. Один
из солдат сидел на крыле машины и держал канистру в руках, этакий живой карбюратор.
Таким образом, мы благополучно добрались до места назначения и в самом деле
нашли повреждённый броневик. Нам помогли осуществить "пересадку" карбюратора
и машина снова стала боеспособной. Я присоединился к боевому полку и успел
побывать на зажигании ханукальной свечи в одном из оврагов, неподалёку от
моста по дороге на Эль Ариш. Я слышал тогда, что собираются захватить сектор
Газа и уже начали к этому готовиться, однако в ту ночь мы получили приказ
собраться и быстро ехать на Север. Позднее мы услышали о споре между Игалем
Алоном и Давидом Бен Гурионом, в результате которого Бен Гурион приказал
отступить из-за американского ультиматума. Мы вернулись в район Мисрафа,
место, на котором до этого мы столкнулись с египетской колонной.
Бой возле Рафиах.
Я получил приказ присоединиться с расчетом к 4-му полку Пальмаха, это был
знаменитый полк, так называемые "взломщики", под командованием Дадо. Я присоединился
к полку, который уже был готов к бою на шоссе по направлению к Рафиах. Я
прибыл на передовую линию фронта во время не очень серьёзного обстрела, но
достаточного, чтобы остановить продвижение сил. Обстрел был произведён всего-навсего
батареей тяжёлых миномётов.
Ещё не зная своей обязанности в полку, я получил задание засечь наблюдательный
пункт и уничтожить его. Меня выбрали для выполнения этого задания, потому
что я был артиллерист на самоходной пушке с передатчиком, через который можно
было получать координаты для корректировки огня. Никто не спросил меня, нахожусь
ли я в сети полковой радиосвязи и умею ли я корректировать огонь артиллерии,
якобы находящейся в этом районе. Без лишних споров я вышел в путь, несмотря
на то, что хотел бы получить ответы на некоторые важные вопросы, например,
где заканчивается наш сектор, на какое расстояние я могу удалиться и т.д.
Я дал распоряжение водителю тронуться, а связисту Зээву Кацу попытаться связаться
со штабом полка или другим артиллерийским подразделением. Шоссе, проложенное
британцами, копировало линии ландшафта песчаных дюн, поэтому оно было волнообразным
с большим количеством подъёмов и спусков и было тяжело организовать наблюдение.
После того как я продвинулся на несколько километров, в то время как два
минёра проверяли шоссе перед нами, я остановился на подъёме, надеясь, что
у меня будет хороший обзор. Я стоял на крыше броневика, чтобы улучшить видимость
и с помощью бинокля искал наблюдательный пункт врага, который корректировал
смертельный огонь по нашим силам.
Авиационный налёт, ранение.
Мне показалось, что я уже нашёл то, что искал, но вдруг появилось несколько
самолётов "Спитферов". Они атаковали нас на бреющем полёте очень точным огнём.
От огня первого самолёта был ранен 20мм. пулей, водитель Ёске, а Зээв Кац
был ранен осколком. Я был ранен от огня следующего самолёта и упал с крыши
броневика на шоссе. Остальные самолёты тоже обстреляли нас. У меня было сильное
кровотечение из головы, и я быстро был залит кровью. Я не чувствовал боли,
но испугался, что именно я, прошедший гетто, для того, чтобы попасть на родину
и защищать её, завершаю свою роль, не успев ничего для этого сделать. Я спросил
своих товарищей о происходящем. Минёры, нашедшие укрытие по сторонам дороги,
быстро прибежали, чтобы оказать мне первую помощь. Через несколько минут
прибыл джип из штаба и эвакуировал меня, поскольку по свидетельству минёров
я был очень тяжело ранен. Они не знали, что Ёске Полак тоже был ранен и находился
в бронированной кабине водителя. Машина примчалась в штаб полка, там меня
положили в амбуланс без врачебной помощи и несколько минут спустя туда положили
ещё 4-х раненых, часть из них тяжёлых. Амбуланс тронулся, но через несколько
минут остановился, когда самолёты, на этот раз возвращающиеся в Египет, атаковали
и его. Водитель и санитар оставили машину, и нашли укрытие в песках. Когда
авианалёт закончился, водитель и санитар вернулись. Раненные из-за своего
состояния не могли сойти с носилок и тоже спрятаться. Мы продолжали ехать
и довольно быстро приехали в медпункт в Уджа Эль Хафир, там я встретил нескольких
офицеров бригады и среди них Рафи Кушнира (впоследствии Снир из научного
управления) По моему виду Рафи решил, что моё ранение очень серьёзное. К
такому же выводу пришёл и медперсонал, который решил эвакуировать меня в
Беэр Шеву на автобусе, служившем амбулансом на дальние расстояния. Мы ещё
не успели получить никакой медпомощи, даже перевязки. Я порвал грязную майку,
которую снял с себя и перевязал голову, однако боль я чувствовал не в голове,
а именно в ноге и тогда я онаружил там осколок, правда небольшой, но крепко
засевший и покрытый свернувшейся кровью. В Бер Шеве нас приняли и осмотрели.
На этот раз я встретил санитарку, с которой познакомился на Кипре, она было
подругой одного из болгарских волейболистов. Она успокоила меня и заменила
мою грязную майку, на нормальную повязку и сообщила мне, что из-за серьёзности
ранения меня транспортируют на самолёте в Тель-Авив. На время я забыл об
усиливающихся болях из-за волнения от предстоящего полёта. Это был самолёт
типа Даргон Рапид. Это был мой первый полёт и, напрягаясь изо всех сил, я
пытался приподняться, чтобы увидеть Израиль из окна с высоты птичьего полёта.
В больнице.
Мы приземлились в аэропорту Сдэ Дов недалеко от Тель-Авива. Там нас перевели
в амбуланс, который доставил тяжело раненных в больницу Литвинского (сегодняшний
Тель-Ха Шомер). В больнице с меня сняли грязную, пропитавшуюся кровью и пылью
одежду, обмыли голову, и тогда выяснилось, что ранения инородным телом не
было, очевидно при падении с броневика, когда меня ранило в ногу, я пробил
голову от удара о броневик или о землю. Рана в ноге была более серьёзной,
но пара скобок решила и эту проблему. Врач, который мною занимался, сердился
и выговаривал мне, как это я из-за такого несерьёзного ранения занял место
в самолёте для тяжело раненных. Он не хотел реагировать на мои попытки объяснить,
что я бы не смог самостоятельно эвакуироваться. Несмотря на его выговоры,
он распорядился оставить меня для медицинского ухода на два дня, затем дать
мне неделю отдыха и оздоровления в доме отдыха номер один, расположенном
недалеко от больницы.
В доме отдыха.
После одного дня в доме отдыха, я попросил продолжить отдых дома. Я прибыл
домой немного хромая. Рана на голове быстро затянулась и почти не оставила
шрама. Рана в ноге была более глубокой, почти до самой кости, но моё самочувствие
улучшалось с каждым днём. У моих родителей, живших в однокомнатном, тесном
номере в гостинице, всегда было место для детей и вообще никогда не было
недостатка в местонахождении. В гостинице жили ещё несколько семей. В соседнем
номере проживала семья и в ней девушка лет 16-ти по имени Ида (Юдит Тейтсбаум).
Моя мама её очень любила и очевидно рассказывала обо мне чудеса. Девушка
приходила меня навещать несколько раз в день. Мы сблизились и стали настоящими
друзьями. Она была красивой, предупредительной и очень любила поговорить,
но более всего она любила слушать. Я рассказывал ей о войне, об её ужасах
и о победах. Мы всё более сближались, и однажды вечером она пригласила меня
в свою комнату, и там выяснилось, что мы совершенно одни. Соблюдая дистанцию,
мы вздрагивали каждый раз, когда наши тела случайно соприкасались, до тех
пор, пока мы решились на поцелуй. Мы покраснели, но при каждой новой встрече
мы снова целовались. Пока это было нашей границей. У одного из друзей моей
мамы в Герцлии была фотография и Ида уговорила меня сфотографироваться, чтобы
у неё осталась хотя бы моё фото.
This material is made available by JewishGen, Inc.
and the Yizkor Book Project for the purpose of
fulfilling our
mission of disseminating information about the Holocaust and
destroyed Jewish communities.
This material may not be copied,
sold or bartered without JewishGen, Inc.'s permission. Rights may be
reserved by the copyright holder.
JewishGen, Inc. makes no representations regarding the accuracy of
the translation. The reader may wish to refer to the original material
for verification.
JewishGen is not responsible for inaccuracies or omissions in the original work and cannot rewrite or edit the text to correct inaccuracies and/or omissions.
Our mission is to produce a translation of the original work and we cannot verify the accuracy of statements or alter facts cited.
"Survive and Tell"
Yizkor Book Project
JewishGen Home Page
Yizkor Book Director, Lance Ackerfeld
This web page created by Lance Ackerfeld
Copyright © 1999-2024 by JewishGen, Inc.
Updated 8 Jan 2005 by LA